Одна из самых известных лагерных песен. Датировать её можно достаточно точно - 1947 - начало 1948 гг. Речь в песне идёт о знаменитом Указе "четыре шестых" - 4 июня 1947 года. Точнее, Указов Верховного Совета СССР в этот день вышло два - "Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества" и "Об усилении охраны личной собственности граждан". Первый предусматривал наказание от пяти до двадцати пяти лет лишения свободы, второй - от четырёх до двадцати лет. Это явилось страшным ударом для уголовного мира. До этого воры получали незначительные (если не сказать - смешные) сроки наказания. За кражу полагалось максимум два года лишения свободы. Правда, на разных этапах советской истории власть иногда ужесточала для острастки меры воздействия на блатных (в начале 30-х им давали и "десятку" по 35-й статье, а в конце 30-х многих "авторитетов" даже расстреливали вместе с "политиками", но всё же продолжала называть их "социально близкими". Однако в тяжёлые послевоенные годы под натиском разгула преступности пришлось ужесточить меры по борьбе с ней. Поскольку Указом ПВС СССР от 26 мая 1947 года была отменена смертная казнь, сделать это можно было лишь увеличением сроков наказания. "Контрики" и раньше получали свои "законные" "десятки" и "четвертаки", то же касалось и "бытовиков": для них существовал указ "семь восьмых" от 7 августа 1932 года, предусматривавший срок от 10 лет до расстрела (после отмены смертной казни расстрел заменялся 25 годами). А вот уркаганам такие срока огромные были в диковинку и приводили многих в ужас. Отсюда и родилась песня про этап на Север, горькая и заунывная, надрывающая "ранимую жиганскую душу".

Этап на Север, срока огромные ,
Кого ни спросишь - у всех Указ...
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.

А завтра утром по пересылке я
Уйду этапом на Воркуту,
И под конвоем, своей работой тяжкою,
Быть может, смерть свою найду.

И вот доставят тебе записочку,
Её напишет товарищ мой:
"Не плачь, не плачь, подруга моя милая,
Я не вернусь уже домой".

А ты стоять будешь у подоконника ,
Платком батистовым слезу утрёшь;
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни ещё найдёшь.

А дети малые, судьбой оплаканы,
Пойдут дорогой искать меня;
Не страшны им срока огромные,
Не страшны им и лагеря.

Друзья накроют мой труп бушлатиком,
На холм высокий меня снесут,
И похоронят душу мою жиганскую,
А сами тихо запоют.

Этап на Север, срока огромные,
Кого ни спросишь, у всех Указ...
Взгляни, взгляни же в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.